Трудно, очень трудно живется различным животным на белом свете. Сколько опасностей и страданий при­ходится переносить им! Сколько врагов и недругов, недоброжелателей и соперников окружает их! Голод, жажда, зной, холод —  все это вынуждает их быть осмо­трительными, смышлеными и сообразительными, хитрить и лукавить; словом, работать не только ногами, когтями, челюстями и зубами, но и головой. Мало того, им приходится нередко объединяться в сообщества, чтобы общими силами преследовать добычу, отбиваться от врагов. Ну, а где уж дело дошло до дружбы, там скажется и желание помочь слабому, защитить товарища, постоять за всю компанию...

Когда говоришь об уме животных, то нельзя умол­чать об обезьянах. Они так забавны и уморительны, так сметливы иногда, что, право, стоит познакомиться с ними поближе. Начнем с проказниц-мартышек.

В жарких густых лесах Азии, Африки и Америки живут целые колонии мартышек. Одна довольно большая компания таких мартышек поселилась как-то неподалеку от деревушки среди зеленых, густо переплетенных ветвей роскошного леса. Был ясный, теплый день. Одна компания мартышек расположилась на деревьях и за­нята едой: срывают молодые ветки, листья и плоды и уничтожают их с жадностью: видно, что проголодались; другие в это время осторожно крадутся между кустами, в поисках птичьих гнезд с яйцами и птенцами, до кото­рых они большие охотницы; третьи копаются среди пней и корней, доставая оттуда крупных жуков, жир­ных червяков и другую пищу, которую они уплетают с большим удовольствием. Молодежь занята на дереве играми и развлечениями. Вот одна мартышка повисла на хвосте и раскачи­вается что есть силы, стараясь ухватиться передними лапами за дальнюю ветку, ветка оборвалась и зверек ловко соскочил на землю. На нее тут же накинулось несколько ее подружек и давай тормошить — кто за хвост, кто за уши, кто за ноги; поднимается шум, визг, беготня; раздаются шлепки и пощечины, которыми рас­ходившиеся весельчаки угощают друг друга.

Тут акробат-неудачник снова вскарабкивается на дерево, остальные бегут вдогонку — и затевается новая игра: мартышки начинают скакать с ветки на ветку, стараясь прыг­нуть как можно дальше и перещеголять друг друга в этом искусстве. Поднимается страшный шум. Те, кто проиграл соревнование, с досадой хватают с земли комья грязи и норовят угостить ими своих соперников. От шума и возни пробуждаются мартышки, которые только что спали мирным сном, удобно устроившись на толстых ветвях деревьев. Они зевают, почесываются и ози­раются по сторонам, словно не понимая, что это тво­рится кругом, не приключилось ли какой беды и не надо ли улепетывать от нежданного врага.

Поняв, нако­нец, в чем дело, они, потянувшись раз-другой, примыкают к компании разыгравшихся мартышек. Суматоха усиливается еще больше. Только и слышно, как тре­щат ветки да раздаются тяжеловесные шлепки и затрещины, сопро­вождаемые криком, резким взвизгиванием и отчаянным ревом тех, кого особенно усердно потчуют затрещинами. Внезапно раздается грозный клич старого вожака. Только что он сидел на дереве, окруженный своими подругами, которые искали с необычайным усердием живущих в его шкуре паразитов. Поднятая мартышками суматоха, наконец, вывела его из терпения. Медленно спускается вожак с дерева, грозно поглядывая по сторонам и испуская сердитые крики.

Едва сошел он на землю, как подвернулась ему под руки самая прыткая из обезьян. Он схватил проказницу за ногу и давай осыпать ее тумаками. Бедняжка подняла отчаянный рев, а осталь­ные ее подруги мигом присмирели и попрятались кто в кусты, кто между ветвями деревьев. Наградив еще кое-кого из забияк полновесными затре­щинами,—после чего покой и порядок восста­новлены окончательно,—вожак уцепился передними ла­пами за хвост мартышки, сидевшей на одной из бли­жайших ветвей, забрался по ее хвосту, как по канату, на дерево и снова уселся в обществе поджидавших его подруг. А остальные принялись мирно, как ни в чем не бывало, обчищать друг друга от шипов, вытаскивать занозы, утешать особенно пострадавших от гнева вожака, успокаивать испуганных и хныкаю­щих малышей. Вскоре все угомонились и с наступлением ночи улеглись на покой. Кругом воцарилась тишина, нарушаемая изредка храпом некоторых марты­шек да сонным урчанием вожака. Ему дремлется, но он старается не уснуть, чтобы караулить своих под­данных.

Вдруг вблизи послышался какой-то шорох; меж кустов промелькнули два блестящих глаза: это тигрица осторожно подкрадывается к спящей мар­тышке, у которой на руках прикорнул детеныш. Вожак взревел благим матом, извещая все общество об опас­ности. Не успела тигрица опомниться, как мартышки встрепенулись и кинулись вслед за вожаком по пятам уносящего ноги хищника. Тигрица раза два огрызнулась, но почуяла, что ей несдобровать, если только она посмеет вступить в бой с преследующей ее компанией мартышек. Долго еще раздавался сердитый рев вожака и топот его рассви­репевшей команды. Наконец хищник был изгнан с позором, а преследователи вернулись к своему жи­лищу и расположились—каждый на своем месте. Опять все заснули и спали спокойно всю ночь, пока выглянувшее из-за деревьев солнце не разбудило их.

Настал новый день, принесший обезьянам и их во­жаку большое горе. Дело произошло так. Одна из обезьян отошла слишком далеко от своего семейства. Тут ей повстречался охотник. Он подстрелил обезьяну, взвалил ее на плечи и вернулся к себе в палатку, которая была разбита недалеко от деревни, у опушки леса. Вскоре он услышал какие-то странные крики. Охотник вышел из палатки—и что же он видит? Шагах в пятидесяти от его жилища расположилась целая компания, штук 30—40, мартышек во главе со своим вожаком. Все они как-то злобно посматривали на офицера, делали угрожающие гримасы, отчаянно выли. Вожак был особенно грозен. Охотник вынес из палатки ружье и показал его обезьянам - они поспешили удрать. Один только главарь остался на месте и принялся снова кричать, щелкать зубами, гримасничать. Офицер не понимал, что вожаку нужно, и, пригрозив ему кулаком, ушел в па­латку. Между тем вожак продолжал стоять у палатки и вдруг завыл — да так жалобно и горестно. Сжалился тогда охотник над вожаком, вынес из палатки труп убитой обезьяны и положил его на земл. Вожак быстро подскочил к мертвому товарищу, взял труп и потащил его в лес, где его уже поджидала вся команда мартышек...

Не все обезьяны живут обществом, как это делают мартышки. Среди обезьян есть и такие, которые пред­почитают жить отдельной семьей. Таковы, например, горилла и орангутанг.

Горилла — самая злая и несговорчивая из обезьян. Самка и самец живут дружно и горячо заступаются за своего детеныша: мать готова принести себя в жертву из-за ребенка, если только ему грозит какая-нибудь опасность. Малыш, пока он еще невелик, очень заба­вен, смышлен и даже добродушен; но как только под­растает, то делается злым, драчливым и — представьте себе! — глупеет. Вообще не мешает помнить, что все обезьяны в молодости гораздо умнее и добрее, чем в старости.

Взрослые гориллы очень сильны, дерзки, а подчас и просто нахальны. Встретившись с охотником, го­рилла старается не тревожить его; но не дай Бог, если сам человек раздразнит ее,—плохо ему придется тогда: горилла не побоится ружья, схватит камень, дубинку, ком земли—что попало, и пойдет приступом на своего врага. Если у охотника ружье не заряжено и он станет им обороняться, то горилла вырвет у охот­ника ружье, скрутит кольцом железное дуло да отшвырнет его в сторону, как щепку; а если охотник и тут не угомонится, то горилла схватит его своими передними лапам и переломает ему ребра, а то и стукнет о землю с такой силой, что тот тут же испустит дух.

Совсем не похож нравом на гориллу орангутанг. Правда, и его можно разозлить и довести иногда до бешенства, но в общем он куда миролюбивее, добрее, и снисходительнее гориллы. Орангутанга легче сделать ручным и научить разным проделкам и фокусам. Чего-чего только он ни научится делать! Вот для примера история одной такой обезьяны.

Поймали ее еще подростком в лесу и продали ма­тросам, которые повезли ее с собой на корабле в Европу. Малыш очень скоро привык к обществу людей и всю дорогу забавлял пассажиров своими проделками: по канатам взбирался на мачту лучше любого матроса, кувыркался на трапеции с таким искусством и ловкостью, точно акробат. Чтобы он не баловался очень и не бездельничал, матросы научили его перетаскивать не­большие вещи, подкладывать в печку дрова, закрывать печную трубу. Жил он на корабле в большой клетке. Утром, когда наш орангутанг просыпался, он начинал приводить в порядок свое помещение: сначала сложит тюфяк и старое байковое одеяло, потом возьмет метлу, а затем и вытрет пол мокрой тряпкой. Когда все убрано, он поднимается на палубу корабля и приступает к своим забавам: кувыркается, дурачится и катается до тех пор, пока кто-нибудь не пригрозит ему кулаком за бесчинство и приставанье. Тут он угомонится, залезет в свою клетку и на время присмиреет в ожидании, пока не дадут ему есть. Раздается звонок. Все расходятся по каютам обедать. Орангутанг тоже направляется в каюту ка­питана. Тут за столом, рядом с прибором капитана, накрыто и для него: есть глубокая тарелка, вилка, нож, салфетка, рюмка, нет только ложки. Подают обед, сначала суп с мясом. Орангутанг подвязывает важно салфетку и принимается за суп: берет в руки тарелку, подносит ее к губам, вытягивает их трубкой и выцеживает в один прием всю тарелку супа, затем с помощью вилки и ножа нарезает мясо и ест его вил­кой, а если очень голоден, то прямо рукой запихивает себе куски мяса в рот, за что ему нередко достается от капитана, который строго следит за тем, чтобы обезьяна вела себя за столом прилично. Затем капитан наливает ей в рюмку вино: обезьяна берет рюмку, чокается с хозяином, выпивает залпом и протягивает рюмку снова, чтобы ему еще налили вина. Но вот обед кончен.

Орангутанг, не совсем довольный, направляется в кухню, где прислуга потчует его остатками своего обеда, а по­вар угощает сладким киселем. С наступлением вечера обезьяна забирается к себе в клетку, стелет постель, вы­тряхивает одеяло, взбивает тюфяк и подушки, укуты­вается потеплее и засыпает блаженным сном. И так почти каждый день.

Всем был бы хорош наш орангутанг, если бы не одна страсть, которая в конец загубила его: очень уж любил выпить. Вино, водка, пиво, ром — все это со­ставляло ему истинное наслаждение.

Однажды ночью, когда все на корабле спали, обезьяна осторожно выбралась из клетки и направилась в буфет, где под столом стояла корзинка с бутылками рома. Добравшись до корзины, она вытащила одну бутылку, разбила горлышко и выпила весь ром; затем проделала то же самое с другой, третьей бутылкой. С ромом шутки плохи: быстро пьянеешь. Удивительно ли, что наш воришка, выпив целых три бутылки рома, совершенно обезумел: стал прыгать, скакать, реветь и бесноваться, словом, поднял такую отчаянную возню, что всех испугал и перебудил. Когда капитан вышел из каюты, обезьяна, как сумасшедшая, каталась по полу. Наконец она успокоилась и заснула. На следующий день ее начала трясти сильная лихорадка; бедный орангутанг охал, стонал, строил жалобные гримасы. Стали его лечить, но не помогло. Проболев несколько дней, он умер, так и не увидев стороны, куда шел корабль. Труп несчастного выбросили в море...