Невозможность произвольного зарождения «микробов» доказывал не только Спалланцани. Его союзником оказался русский ученый — Мар­тын Матвеевич Тереховский (1740—1796).

Получив свидетельство об окончании курса в Санкт-Петербургском генеральном сухопутном госпитале, он был в 1765 году произведен в лекари. Несколько лет лекар­ской работы показали Тереховскому, что его знания, полученные в гос­питале, недостаточны. Он решил поехать за границу, чтобы изучить меди­цинские науки там. Очевидно, лекарь не надеялся, что его отправят учиться за счет казны, а потому просил разрешения поехать «за свой счет». Разрешение дали, но поставили условие: Тереховскому пришлось выйти в отставку. В 1770 году он уехал в Страсбург.

В Страсбургском университете, славившемся своей медицинской школой, Тереховский четыре с половиной года изучал врачебное искус­ство. Здесь же он написал и защитил докторскую диссертацию и получил диплом доктора медицины.

Диссертация была написана на латинском языке (как тогда было принято) и называлась «Зоолого-физиологическая диссертация о наливочном Хаосе Линнея».

«Наливочный Хаос» — малопонятное в наши дни название. В своей системе животных Линней назвал «Хаосом» раздел, куда отнес са­мые разнообразные существа: общим у них было одно — микроскопически малая величина.

Многие из этой мелюзги заводились во всякого рода «настоях», иначе — «наливках», отсюда — «наливочные», те животные, которых мы теперь называем простейшими. Инфузории, один из классов простейших, в переводе на русский язык означает «наливочные» (по-латыни «инфузум» означает — настой, настойка, наливка).

Русский медик проделал множество опытов и наблюдений. Он уста­новил, что «наливочные тельца» двигаются и что движения их собствен­ные, что это — организмы, пусть и очень малых размеров. Он установил и другое: «наливочные тельца» есть животные; «... двигающиеся нали­вочные существа — это не неодушевленные тельца и не органические молекулы среднего и хаотического царства, а истинные мельчайшие жи­вотные».

Оставалось выяснить: откуда берутся эти крошки во всякого рода настоях?

Тереховский работал спокойно и методично. Он не горячился, не жег себе пальцы и не сажал жирных пятен на платье. Не проклинал «микро­бов», не бранил Нидгэма и Бюффона. Наверно, он не страдал бессонни­цей, и если не всегда сытно ел, то не из-за отсутствия аппетита, а просто потому, что у него было очень мало денег.

Он имел дело только с простейшими животными: инфузориями и жгу­тиковыми. Наблюдая их, Тереховский заметил, что они появляются в на­стоях из семян, плодов, трав. В  разных настоях они иногда бывали разными.

Он был очень дотошным, этот врач: он принялся выяснять, в чем тут дело. Оказалось, что причина в воде. Можно изготовить настой из гороха или миндаля, из листьев желтофиоли или цветка гвоздики, и со­став «зверюшек»-инфузорий будет одинаковым во всех этих настоях при условии, что они изготовлены на одной и той же воде.

Вывод напрашивается сам собой: «зверюшки»-инфузории попадают в настои вместе с водой. В этом не было бы ничего удивительного. В при­роде эти крошки живут именно в воде: болотной, прудовой, речной, озер­ной, морской, даже колодезной.

Однако был и еще один путь попадания в настои: воздух. Опыты по­казали, что при высыхании воды «зверюшки» погибают. Очевидно, воз­душный путь был маловероятен.

Вода вызывала наибольшие подозрения, и Тереховский принялся ставить опыты именно с водой.

Для начала он взял чистую воду — сырую и кипяченую — и держал сосуды с ней открытыми, поставив их рядом в комнате. В сосуде с сырой водой «зверюшки» появились, кипяченая вода осталась незаселенной. Но когда к ней прибавили сырой воды, то «зверюшки» появились и в этом сосуде.

Проделав ряд опытов с водой, Тереховский пришел к убеждению, что в водяные настои «зверюшки» попадают именно с сырой водой. Чтобы доказать это, были проделаны новые опыты.

Были изготовлены настои на трех сортах воды: сырой, прокипяченной и ледяной (талой). В сосуде с сырой водой «зверюшки» появились, в про­чих — нет.

Тогда Тереховский взял настой, в котором кишели «зверюшки», и раз­лил его в две посудины. Одну из них нагрел выше 35 градусов, другую так охладил, что вода в ней превратилась в лед. В обеих посудинах «зверюш­ки» погибли. И хотя сосуды — одни с остывшей, а другие с талой водой — простояли очень долго, ничего в них не появилось.

Хорошенько проварив траву, Тереховский залил ее сырой и кипяченой водой. В банке с сырой водой «зверюшки» появились, в другой банке их не было, хотя она и простояла много дней.

Чай, заваренный обычным способом, — чем не настой? Был проверен и он: ведь это так просто — налить стакан горячего чая и оставить его стоять. В чае никто не «завелся».

Тереховский проделал множество опытов, и все они показывали одно и то же: «зверюшки» попадают в настои с сырой водой. Нет их в воде —  нет и в настое.

Никакого самопроизвольного зарождения!

Не все было хорошо в опытах Тереховского. Он был уверен, что «зверюшки» не могут попасть в настои из воздуха, и его опыты как будто доказывали это. Но мы-то знаем теперь, что это не так. Они не попадали в сосуды Тереховского просто потому, что сосуды стояли в комнате, да еще, по-видимому, зимой. Известно, что в воздухе цист простейших вооб­ще очень мало: одна, две, три в кубическом метре воздуха. И это — в природе, летом. Стой сосуды месяцами, может быть, в них что-нибудь и попало бы из воздуха, но месяцами они не стояли.

На листьях, на траве, даже на сене есть цисты инфузорий. И всякий школьник знает, что в сенном настое появляются туфельки и другие ин­фузории. Но во времена Тереховского о цистах простейших ничего толком не знали.

Для своего времени Тереховский убедительно доказал, что «анималькули» (инфузории и другие микроскопически малые животные) не заво­дятся сами собой, не зарождаются в настоях, а попадают в них с водой. Он не все сказал, как и Спалланцани, но ведь не довел всего до конца и Луи Пастер сто лет спустя.